"Надо снова включиться в настоящее."

Х. Кортасар. Игра в классики.

И я не знаю стоит ли лить

Эту воду на те угли.

За и против сотни улик,

Но хоть это уже не злит.

Поднимет нас выше лифт.

Полжизни за каждый клик.

Делить

или жать delete?



страшно тихо.

ты открываешь окно и закрываешь двери. двери, на которых сломаны замки. двери, на которых нет номеров и не висят цельнометаллические таблички. двери, за которыми тебя уже никто не помнит и не ждет. за которыми время превратилось в прямую, бесконечно переходящую в нули.

глотай, глотай свои таблетки.

за ними другая, правильная жизнь. без моих истерик и его любви. его такой дикой, немного шизофреничной любви.

окна забиты газетами. окна, только окна в теперь уже моей пятой стене. ты одергиваешь растянутую футболку, прикрывая разбитые коленки, в царапинах от его взглядов. приглаживаешь паутину волос и прислоняешься лбом к кирпичу. не бетону. она ежедневно цепляет взгляд, эта стена моя, ты бы уже давно разбилась, расшиблась об нее, если б не знала, как я этого хочу. давно бы уже начала жить, если б не знала, как мне это надоело. но ты только вжимаешься лбом в красную пыль, на той стене вмятины - на той стене я любила его, любила незабвенно, призрачно, сама себя не помня, не чувствуя тчения событий, не ощущая боли, когда он точеными руками крошил мои нервы, ломал позвоночник, распятая.пятая на ней, я кричала, пока он вбивал мои виски ипами сердца своего,

ты видишь.

ты видишь это только на ней. видишь душными, межсезонными ночами, когда, лежа на пыльных половицах пытаешься вдохнуть, хочешь сделать хотя бы один вздох, когда стонешь от прикосновения рук моих, в кровь изрезанных, они жгут твоий затылок, плечи твои, веки твои, я хочу, чтобы ты уснула, чтобы не видела уже никогда больше ни меня, ни его, ничего, что так тревожит твои узелки моих нервов.

это все мои нервы, признай. мои слова, мои мысли. и сама ты, как в черно-белом сне, дергаешь руками-ниточками в бесконечной песне без названия. что ты делаешь, что ты делаешь. что ты творишь? творишь моё своими словами или срисовываешь слова мои себя пытаясь выразить? что ты делаешь что ты меня убиваешь? все это давно уже перестало быть игрой, мне всё сложнее говорить правду. мне все сложнее говорить.

говорить себя, его и то, что остается за кадром. дело даже не в, а просто в ситуации. хватит, хватит обводить руками контуры. моя сказка закончилась на седьмой день, а ты все не понимаешь или же да, понимаешь все лучше, в следующий я проросла, пустила корни. корни на земле, корни в твоем сердце. которое читает, читает по моим тетрадкам, по моим губам читает прошедшее и не наступившее еще. знаешь, знаешь, как сложно. как сложно не обращать внимания на зеркала, сложно не идти по пути протоптанному, сложно белый снег искать. чистый-чистый, самый первый. здесь не поможет никакая психология, даже не пытаюсь. как я там говорила - все мы идиоты, да немного идиоты. а ты корябаешь запах жженой резины и молоко, выписываешь мелками

таблетки мои и стекла битые, все вены и нервы, и руки. и звуки, и моих дорогих и моих ненаглядных, и тени на стенах, тени и любовь мои, боже, оставь мне мою любовь.

что же мне делать с тобой, моя... любимая?... вырезать или же подарить тебе тебя снова?...

наверное только когда мои слова разберут без остатка, все мысли рассуют по большим и маленьким коробочкам, засветят пленки и перемотают кассету, когда их будут пересказывать на ночь шепотом десятки людей, а самые оригинальные даже заменят собою меня, мною себя, и перепишут меня заново моими же - наверное только тогда я пойму, что уже закончилась. иссякла, все, без остатка высохла уже. и мне не останется ничего, кроме задохнуться в пустой комнате от невозможности разрушить эту свою грёбаную пятую стену, распилить её на кусочки просто потому, что дышать хочу, говорить хочу, а рот липкой лентой заклеен, бантами узлы на глазах моих и руки в крови, в чьей-то крови вены, в землю втоптаны листья все, по асфальту разбросаны все спички, мне тесно и страшно, и холодно мне

без тебя наверное только тогда я пойму, что на самом то деле ничего и не было, были только дыхания мои и истерики, и то, как я просыпалась ночами, да, серыми, такими снежно-зимними ночами и думала, думала, думала о тебе, о твоих руках, о волосах – лучах золотых на моих запястьях, о твоих губах, плечах, на которых кожа наверное истерлась в кровь от моих мыслей, я все думала, что, может быть, ничего и не было, я думала, что ,может быть, ты подаришь мне кусочек себя, совсем маленький кусочек, чтобы только закрыть дыру на сердце, залатать, залепить её пластырем и твоими мне обещаниями, твоими бесконечными, как наши ночи, словами о том, что любовь – не любовь, а весна слишком странная. и я все думаю, что, может, это ты мои слова украл – тогда, когда нашей первой, белой, мы договорились, что я абсолютно против, что совсем не к тебе и не отсюда, и вообще не имею никакого отношения, и ты сказал, да, да, дорогая, ты можешь идти, да, я не отпущу тебя никогда, ты сказал, о, боже, ты так предсказуема, ты сказал, ты что, действительно меня все это время любишь? ты бежал, бежал во сне, до сих пор бежишь, а я, сидя на краю кровати смотрю, как подрагивают твои ресницы

отбрасывая тени на деревья я отчетливо вижу, как далеко ты, как ты по мне скучаешь, как в тот дождь, помнишь, в один из последних дней я стояла, закрыв глаза, закрывшись, через красные прожилки век видя тебя, а ты не знал, и прижимался ко мне лбом, и смотрел, смотрел, и с волос твоих стекали ручейки неба, и серость вся, что вокруг, превращала все в кино, да, в дурацкий черно-белый фильм в котором я – то ли массовка, то ли главный герой

а они в конце умирают, голова в духовке или нож в сердце – не все ли равно, если итог один. один из миллиона ты, а ведь даже почти не видишь, не дышишь даже, что я хотела бы умереть в твоем сне, чтобы не вернуться больше, не стучать в твое окно по ночам – ты крепко спишь десятки лет, ты ничего не слышишь. ты не чувствуешь сейчас, как бьется мое сердце, давай, давай же, считай вдохи. пока я шлепаю босыми ногами по комнате, оставляя цепи мокрых следов, перепиши заново мои письма – они тлеют и дымятся в нижнем ящике, а какие то под матрасом и половицами, а на стене висит ружье, висит которые годы, я все время боюсь, что оно выстрелит, ведь любое, абсолютно любое, да и чувствую я, как отдает привкус металла, как перекатывается в кармане штанов дробь, как дрожат на стенах тени, висит деревянное ружье и знаешь, ты ведь тоже боишься.

иду, иду, перехожу перекрестки, по диагонали, по прямой, по крыше, не успеваю смотреть, не успеваю замечать, не оглядываюсь, не слышу, думаю, думаю, дышу, ещё дышу, слишком часто дышу, слишком не хватает слов сказать, что же я делаю, что-же-я-делаю?, почему я снова меняю тебя, как же я так живу, почему меня все это устраивает.
а у нас тоже дождь. и ты это видишь.
ты это слышишь, когда шумными мартовскими ночами просыпаешься, и, шлепая босыми ногами по полу, идешь на кухню. ты хочешь пить. ты хочешь ощущать прохладу, а не духоту непроветриваемых комнат. ты стоишь у окна и наблюдаешь за каплями, проносящимися по ту сторону мимо. ты помнишь, как загадывал желание и смотрел, какая из них, из тысяч долетит первой, ты помнишь, как у тебя болела голова.
нужно подумать, что это не твое, и все пройдет. нужно представить, что она - не часть твоего измученного тела, и время перестанет вбивать гвозди тебе в виски.
дело даже не в этом. дело даже не в тебе. просто я снова выбрала себе объект для наблюдений с потолка.
мне страшно хочется дотянуться до.

И в особняке за забором за плотно закрытыми шторами

Пересеклись миллиарды изломанных линий которыми

Щедро покрыты ладони собой заслонившие камеры

И неразборчивым почерком

Вписаны кровью в историю все времена





я буду долго и нудно говорить тебе о любви.

давай, ты подаришь мне каплю эмоций? совсем чуть-чуть, чтобы только хватило до завтра. мне много не нужно, ты же знаешь, я снова усну, когда все закончится. когда эта свистопляска времени сойдет на нет, я закрою дверь и, сосчитав до десяти, признаюсь, что по-прежнему сижу на нитроглицерине. что мне снова не хватает витаминов, и я, если честно, уже не знаю, где их взять. сегодняшняя зима выдалась слишком долгой, я где-то читала, что скоро будет конец света, знаешь, если вдруг с севера сойдет огромный ледник, я буду рада - мы все замерзнем, остановятся наши и без того каменные сердца, а через несколько тысячелетий новые люди найдут нас во льдах и удивятся нашим устаревшим игрушкам и красоте лиц, и тебе они удивятся, и тому, как мы жили - как мы могли так жить? -

а когда они попытаются вернуть каждого, все рассыплется в пыль, и когда они захотят заставить дышать мои легкие, я разобьюсь в стекло и растаю, как не могу растаять сейчас, ты только представь, если это случится.

ты подаришь мне каплю тепла? давай-давай, не жалей, скоро ведь будет лето, а мне же нужно совсем немного. мне же совсем неОдиноко и дадада, мне очень счастливо. видел бы ты, как я улыбнулась сейчас, и позавидовал тому, кто в сотнях километров. такие, как я, они, понимаешь ли, всегда мерзнут. у них у всех холодные руки и подрагивающие плечи. я кутаюсь в шерстяные свитера и пуховые платки, и чихаю от недостатка кислорода. чихаю от недостатка химического соединения под названием "ты". а может быть, оно давно уже без названия.

говорят, чтобы часто улыбаться, нужно есть много витамина C. наверное, это правда так, но, на мой взгляд, можно найти менее радикальные способы. весь этот шоколад и апельсины так банальны, ну неужели я не способна на большее?..

ты знаешь, я давно тебе ничего не писала. я даже спрошу сейчас - ты соскучился? да, конечно же нет. чтобы соскучиться, нужно иметь какое-нибудь отношение, а я даже в этом не уверена. по сути, кому это нужно, кроме меня? ты

ведь даже не видишь и не чувствуешь. тебе проще. провода - лучшие проводники. на сколько меня хватит, подумай. я прохожу последний круг, так и знай. я думаю, что еще такого нарисовать, чтобы доказать себе, что ты существуешь. даже если взять расстояние от пункта А к пункту Ты я не уверена, что пройду его. я остановлюсь еще где-то вначале, буду долго курить и убеждать себя, что все не_нап_рас_но. я даже сейчас трачу последние нервы для того, чтобы сказать это кому-то, хоть и знаю, что этот "кто-то" - это только временная постоянная. слова не проходят даже полпути.

и вот, спустя восемь лет я поняла, что на самом деле ничего о тебе не знаю.

я удивилась и подумала, что, верно, так и должно быть, что все эти чувства - они питались не тобой, но мечтой о тебе - в моих руках, в моих глазах, знаешь, дорогая, мне все это время отчаянно хотелось стать воздухом, которым ты дышишь, светом во всех твоих окнах, мне так до-безумия хотелось слышать твой голос, в плечах твоих прятаться, но ты все на шаг впереди, не впереди даже, а просто дальше, дальше и роднее, знаешь, мне так хотелось всю любовь свою отдать тебе разом, все слова свои высказать, рассказать только для тебя, а получилось только вот это "знаешь, знаешь...", ты ничего не знала на самом деле, хоть и думала, что вот она я - по-цельному, вышитому, вырезанному в дереве, шрамами засевшему на его израненном сердце, а мне кроме тебя - никого, ни звука, и я все шепчу, шепчу тебе севшим голосом свои ветхие сказки - они сыпятся в пыль, они сыпятся бисером перед твоими ногами, на глазах твоих рвутся тенями под веки мои лягут все минуты, что я отдала тебе - уставшие тени, звездная россыпь и веснушки на твоих щеках - солнечные блики моих бессмертных улыбок - тебе, знаешь, когда ни тебя ни меня уже не станет, когда в мире останется только наука, и ученые признают материальность мысли - они будут по этим ярким, золотым следам искать настоящую мою любовь, но они не прочитают ни слова, не поймут, и не найдут ни капли, потому что её не измерить никакими приборами, и все понятия для нее - фотографии, превращающиеся со временем в серые листы бумаги, а бумага эта рассыпается пеплом, и пепел по ветру развеян давно над океаном, и никто этого не узнает, нет.

урок обж.

когда я наконец дапишу тебя до конца, я забуду. проснусь от звонка и не смогу узнать смутно-родной голос, трепещущий в трубке, он будет рваться на куски, замирая от моей наглости. я встану, потянусь, попутно думая, что надо бы поснимать со стен эти дурацкие фото, снять с полок, а мягкие игрушки выпотрошить и набить ими подушку, и ворохи исписанной бумаги давно пора уже сжечь. я буду чистить зубы, не глядя в зеркало, потому что не буду искать в отражении тебя, я помню до деталей, у меня сейчас усталые глаза и исколотые пальцы. мне страшно просыпаться ночью.

тени пляшут по стенам, хуже - теней нет больше. птицы замолкли в клетках. в клетках - вода и краска. все поры закрыты, дышать нечем.

ты не снишься больше.

когда ты наконец поймешь, что я стерла все твои данные, ты будешь кричать.

ты просил убить тебя - вот я, почти рядом.

скажи, что я её люблю.