да, это он)

мне говорили, все мы куда то катимся. и я, и он - вот только не можем разобраться, кто куда. нам по разные стороны, снова, опять.

я отвечаю - да, я не пойму его однажды, да, и это пугает. мне говорили, что он слишком лишний человек для меня,по сути.

он играет со мной,

он играет со смыслом. говорит слишком мало, пишет слишком лично.

прячет руки в карманы и пытается заглянуть мне в глаза.

я сомневаюсь в его рассудке -

я не знаю, чего он от меня ждет,

мне говорили - мы давно разошлись по разные стороны, он потерял свой шарм, я - остатки нервов,

мне говорили, что он принимает меня за кого-то другого, совсем-совсем далекого от реальности, застрявшего в его сознании августом,

а мне сильно кажется, что он чего-то недоговаривает.

не сложилось когда-то, склеилось не там и не ровно.

он говорит, что будет рядом.

но все это было слишком давно.

она позвонила мне - и я чувствую запах лета, запах прошлогоднего солнца и колючей травы, прилипшей к футболке, а еще ощущение, когда никуда не нужно идти, она позвонила мне, и я поняла, как я соскучилась, она позвонила, а я ехала в троллейбусе, что-то пыталась из себя такое выдавить, чтобы она поняла, что я рада, да, очень рада этому её "чувак" и "шоони", только она меня так называет, я подумала, что мне бы сейчас туда - чтобы не думать о том, что я делаю, где взять деньги, как я выгляжу, что-кому сказать и о том, как портят настроение эти бесконечно знакомые лица.

я думала, Алина, что если бы ты приехала, я была бы самым счастливым человеком на свете. мне не важно, кто ты - Джулиан Касабланкас или Доминик Ховард, для меня ты всегда - мой Джимми, Джимми-бой, и все оставшиеся пять остановок я думала, что вот, приедешь ты, и я пойду встречать тебя на вокзале, потом мы поедем ко мне и будем долго говорить, что и как, а лучше ляжем спать раньше, потому что утром рано попремся, как два обдолбыша, пешком до центра, и я буду говорить, говорить и слушать - как ты жила, как была без меня эти полгода, а потом прямо до вечера будем гулять, и пофиг, что у нас нет и не будет такого "HundertWasser", как в вашем раю, и что вокруг будут скучные рожи, что я не захочу их видеть в тот вечер, но ты же будешь со мной, и я спецом распечатаю тебе "Неон и кислоту" и буду читать вслух, в парке, а вокруг будут куча альтеров и эмо, которые затрахали уже досмерти, а мы с тобой такие обе с Вечным Поттером, но это не важно, будем башорг вспоминать, да, у меня на эти дни будет хоть один нормальный человек, с кем я могу обсудить башорг, да, и новые фики, ты забыла наверное, что у нас с тобой куча идей, а еще я тебе расскажу про фик, который удалился с моего компа, про гаррипоттеровский слизеринский шарф, который, сцуко, после стирки сел, про Неё - какой она стала, я покажу тебе "красафчега Егора", который "сцуко длинный", и потом еще - мы придумаем чем заняться, я каждый раз замираю, когда вижу людей, похожих на тебя, да, я нашла парня здесь с твоей походкой и девушку с твоими волосами, представь.

представь - я думала все это, и, черт, мне так странно, я так по тебе скучаю, все таки Кострома для меня - не музеи и беседки, а наши с тобой тротуары, наши песни, наши с тобой скамейки и клумбы, кафе и дороги, и солнце, да чувак, ты мое солнце.

Когда я плачу дома, я забираюсь под стол, на котором стоит компьютер. Жаль, что я уже большая. Коленки упираются в системный блок.

я говорила с ним так, словно ничего и не было, ни слез, ни моих истерик, ни того неудавшегося сюрприза, ничего, ничего не было. я говорила с ним так, словно действительно не с кем было больше, говорить не с кем было, я все смеялась и смеялась, ломая пальцы о бумагу, комкая окурки, переходя дорогу, стараясь не уронить телефон.

он молчал. он был удивлен - я слышала это по его дыханию, по его улыбке, по шуму в его голове. мне хотелось бросить трубку, мне хотелось приехать и кинуть ему в лицо всю люжь, все пять лет непрерывного вранья ему в лицо кинуть. он не любил меня. так пусть и давился бы своими словами, своими взглядами, всем своим этим давился.

я говорила с ним так, словно его не было.

в те восемь минут я знала, что одно из главных - уметь прощать людей, которые тебя недостойны.

если бы я вдруг стала писателем, я бы написала про тебя книгу. про все твои страхи и невидимые комплексы. про все твои "не хочу", "не могу" и "так надо". про все твои жизни, когда ты была не со мной, я написала бы про все, что тебя окружает. ты заменила мне все, ты давно заменила мне её - такую красивую и светло-эгоистичную, и я пытаюсь расширить тебя в своем сознании еще больше, все ломаю рамки и перевожу стрелки, и замечаю, что мы так и не можем разойтись по сторонам, я написала бы также про это. написала бы про то, что знаю тебя, что изучила, что почти вижу, как вечером

ты занавешиваешь все окна, выключаешь воду, свет и газ, выпутываешься из своих

безразмерных балахонов, которые кто-то назвал одеждой, одеваешь сорочку. я знаю,

как дрожат твои руки, как луна, пробившаяся сквозь плотно сомкнутые шторы,

оставляет на твоей коже отпечатки того одиночества, что поселилось у тебя с тех пор,

как все это началось. ты худая, как щепка. иногда мне хочется спросить, а ешь ли ты

вообще? твои острые лопатки - как обрезанные крылья известной не мне птицы. их

скрывает тонкая ткань. мне все время хотелось закрыть тебя от града слов, тебе сказанных и не сказанных теми, кто окружает тебя, чтобы не оставались на твоем теле синяки и не царапались в кровь колени. ты забираешься под одеяло. я слышу, как ты дышишь, мне написать про это? так дышат больные люди, обреченные на медленное умирание, ты смотришь в потолок, ты не закрываешь глаза, не спишь, совсем не спишь. занимаешь голову тем, что копошится вокруг тебя в этой "суетной, и, да, дорогая, такой бесполезной жизни....", в том числе и мной. я в голове твоей, мне писать об этом? поселилась прочно и неизменно, как не меняются мои к нему настроения и твой мазохизм. и живу, вот уже сотни лет, жмя на тормоза и прячась в метры одеял, осторожно выбираясь ночами, и , шлепая босыми ногами по линолеуму, рассказываю тебе наброски своих вечно-послесловных снов. а ты ворочаешься, пытаешься достать, рисуешь в окнах знаки, не понимая даже, глаза твои под веками веков всё бьются трепетно и рвутся ввысь, а кроме пыли и перин моих тебе на эту ночь уж ничего и не осталось

, мне писать об этом?..

жжошь моё сердце, сцуко!%)

помнится, мне хотелось целовать её на главной площади каждого города, что снился мне по ночам.

гремучие воды. страшно проснуться.

в такие моменты ты перестаешь думать вообще о чем-то. ты идешь, идешь, не можешь понять, что же получилось - то ли я придумала новую чушь, то ли ты придумала эту сцену. дубль первый. ты говоришь, что все проще, все не так, все как-то по-другому. ты не можешь объяснить. ты останавливаешь взгляд на бесконечно близкой к твоему отвердевшему сознанию точке и замолкаешь, ты хочешь тишины. чтобы без проблем взвесить все мои за и против, и против каждого пункта моих претензий поставить жирный крест, на мне поставить какую то свою вымышленную печать и забыть этот неприятно и неожиданно вдруг-приключившийся инцидент.

дубль второй. все встало с ног на голову. с на голову ног. в такие моменты мне - отчаянно хочется узнать, а не врешь ли ты в очередной раз. не придумываешь ли для меня новые крики. не сижу ли я на клетке шахматной доски с бесчисленным множеством фигур и зазеркальной стране под названием "ты" то ли дама червей, то ли мартовский кролик - я же больше похожа на фламинго и ежа, меняющихся ролями.

дай угадаю...

отрубить мне голову?

улыбка исчезла последней.

а на самом деле все они страдают полной фигней, эти эмо-нелюди.

по нулям. достали.