Среди каменных стен жгли костры. Асфальт, еще помнящий шаги тысяч, еще помнящий влагу, камни и кровь, пузырился и плавился, превращаясь в бессмысленную кашу, хлюпая, затопляя лавочки и то, что когда-то было тротуаром, размазывался липкой жижей по ногам.

На улицах жгли косты. Душный, пыльный воздух взрывался клубами черного дыма, воздух горел, и раскаленный песок оседал на умирающие деревья.

Дети, прижавшись носами к стеклу металлических клеток, смотрели на грязь, расползающуюся по земле. Дети хотели пить. Они молчали и смотрели на асфальт, превратившийся в кипящую лаву, смотрели на угольно-черное небо, смотрели на бывший когда-то прозрачным воздух, в котором теперь летали остатки одежды, обгоревшие газеты, они смотрели на падающих в огонь птиц и ждали.

Огонь подбирался к детям. Огонь , потрескивая, лизал стеклянный купол, стекло жалобно стонало и плавилось, впуская в себя гарь и копоть, чернея, растекалось и смешивалось с кипящим асфальтом.

Пламя, торжествуя, ворвалось внутрь, накинулось на очередную преграду, шипело, злилось, борясь с тяжелыми замками, слабело...гасло..

Замки, жалобно звякнув, упали. Начавший постепенно остывать асфальт поглотил их, булькнув в последний раз.

Дети, закованные в стальные латы, вышли и подняли глаза к небу.

Взошло солнце.