коллекционер оружия
Она красивая. Некрасивая и предсказуемая. Она падает на колени, разбивая их в кровь, и рыдает. Ее слезы скатываются с небес на мои ладони. Они соленые и все еще тепло ее хранят. Я слизываю эти противные капли и смеюсь. Мне смешно и как всегда совсем не стыдно. Я ненавижу ее. Я не смогу жить без ее истерик. Без ее любви ко мне. Без её любви к нему. Она – горькая капля в моем счастье. Она не похожа на тебя. На тебя, такого несовершенного и нежно-эгоистичного. Она строит за моей спиной планы на моих дорогих и любимых. А потом рассказывает мне кого и сколько и когда. Ее лицо жжет мне глаза и опаляет ресницы.
Она – открытый колодец, без дна и намека на лестницу, на моей дороге. Она зло. Это они мне сказали. Она плохо влияет на систему запутанных и испорченных нервов внутри меня. Тоже они. Ромашки в моих руках осыпались и отвернулись от ее дыхания. От ее звонков часто и не вовремя я совсем перестала спать. Перестала завтракать и выходить на улицу. Она отбирает у меня его, потом бросает. А он режет себе вены, взяв в зубы ее фотографию. Обняв меня одной рукой. Моя кровь свернулась, и понятия не имеет, как отобрать у нее весь комплект моих сердец. Я не представляю, зачем пару сотен лет назад я вернула ее.
Я попросила ее остаться. Родная, я не смогу без тебя. Это я так сказала. Умру, если не скажешь, что любишь меня. И это я. Я давно перестала верить в существование во мне здравого смысла. Я никогда еще не бывала так часто дома. Никогда еще не видела столько ее фотографий на стенах моей комнаты. Я не могу смотреть на нее по утрам. И по ночам. Она исчадие меня. Мое тридцать первое я. Она никогда не знала меня. Мы не знакомы. И я бы хотела не знать ее. Хотела бы проходить мимо и не здороваться мысленным поцелуем.
Я не приду на ее похороны. Приду. И принесу зеленые розы. Она улыбнется. А…, все та же ты? Это она так скажет. Ее мать поправит ей челку, закрыв пулевое ранение. Ее мать обязательно упадет в обморок, а потом попросит рассказать, как все прошло. А никак. Закопали и все. Никто не рыдал и не бился в истерике. Только высокий молодой человек с длинными светлыми волосами стоял около резной ограды и неожиданно обмяк, когда заколачивали гроб. Потом, говорят, его никто не видел. Потом, говорят, он кидался на землю и говорил, что всегда любил ее. Ее одну. Я расскажу это все ее матери и ударю по лицу наотмашь.
Потом меня увезут куда-то, и будут долго внушать, что она мне приснилась, и что я жила только тобой. Ты заберешь меня и вернешь в наш дом. Там не будет уже ее фотографий и мыслей, расписанных на её пятой стене. Мы только слезы наши будем считать на клавишах рояля. Мы только не о ней будем говорить за ужином. Мы будем целоваться не так, как она нас этому учила. Она ушла. Канула в лету. А ты остался в моей постели. Ты не забыл ее, но все еще помнишь меня. Выпьем ее навсегда. Выбьем из наших пустых сердец.
Она – открытый колодец, без дна и намека на лестницу, на моей дороге. Она зло. Это они мне сказали. Она плохо влияет на систему запутанных и испорченных нервов внутри меня. Тоже они. Ромашки в моих руках осыпались и отвернулись от ее дыхания. От ее звонков часто и не вовремя я совсем перестала спать. Перестала завтракать и выходить на улицу. Она отбирает у меня его, потом бросает. А он режет себе вены, взяв в зубы ее фотографию. Обняв меня одной рукой. Моя кровь свернулась, и понятия не имеет, как отобрать у нее весь комплект моих сердец. Я не представляю, зачем пару сотен лет назад я вернула ее.
Я попросила ее остаться. Родная, я не смогу без тебя. Это я так сказала. Умру, если не скажешь, что любишь меня. И это я. Я давно перестала верить в существование во мне здравого смысла. Я никогда еще не бывала так часто дома. Никогда еще не видела столько ее фотографий на стенах моей комнаты. Я не могу смотреть на нее по утрам. И по ночам. Она исчадие меня. Мое тридцать первое я. Она никогда не знала меня. Мы не знакомы. И я бы хотела не знать ее. Хотела бы проходить мимо и не здороваться мысленным поцелуем.
Я не приду на ее похороны. Приду. И принесу зеленые розы. Она улыбнется. А…, все та же ты? Это она так скажет. Ее мать поправит ей челку, закрыв пулевое ранение. Ее мать обязательно упадет в обморок, а потом попросит рассказать, как все прошло. А никак. Закопали и все. Никто не рыдал и не бился в истерике. Только высокий молодой человек с длинными светлыми волосами стоял около резной ограды и неожиданно обмяк, когда заколачивали гроб. Потом, говорят, его никто не видел. Потом, говорят, он кидался на землю и говорил, что всегда любил ее. Ее одну. Я расскажу это все ее матери и ударю по лицу наотмашь.
Потом меня увезут куда-то, и будут долго внушать, что она мне приснилась, и что я жила только тобой. Ты заберешь меня и вернешь в наш дом. Там не будет уже ее фотографий и мыслей, расписанных на её пятой стене. Мы только слезы наши будем считать на клавишах рояля. Мы только не о ней будем говорить за ужином. Мы будем целоваться не так, как она нас этому учила. Она ушла. Канула в лету. А ты остался в моей постели. Ты не забыл ее, но все еще помнишь меня. Выпьем ее навсегда. Выбьем из наших пустых сердец.